Хроники выживания

Роману Абрамовичу повезло. Его бывшая супруга Ирина Маландина продемонстрировала, как считается, редкую интеллигентность и тактичность, не пойдя на громкие разбирательства ради того, чтобы отсудить дополнительную сотню–другую миллионов долларов. Впрочем, по мнению некоторых юристов, это могло бы и не получиться, поскольку львиная доля активов бизнесмена весьма грамотно «упакована», да к тому же «записана на детей».

— Деньги нужно спрятать так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, — пошутил в беседе с «Бизнес-журналом» один из предпринимателей, прошедший через процедуру развода. — И дело не в жадности. Просто вы никогда не гарантированы от того, что вторая половина заранее готовится к разводу. В итоге на суде начнут всплывать самые интимные подробности ведения бизнеса и финансового положения супруга. А кому это надо?

С точки зрения российского законодательства, к разделяемым в ходе бракоразводного процесса активам относится как движимое, так и недвижимое имущество, приобретенное за время брака. При этом в опись могут попасть не только недвижимость, машины, предметы искусства, но и акции или доли в компаниях, портфели в ПИФах и доходы от бизнеса. То есть все, что можно оценить в денежном эквиваленте.

Бывали случаи, когда один из супругов дарил другому бизнес. Например, сеть магазинов, салонов красоты или даже завод (опрошенные юристы знают и о таких экстравагантных случаях). Так вот, при разводе и эти активы делились пополам.

Как ни странно, порой труднее всего поделить даже не коммерческие составляющие личного капитала, а недвижимость. Ведь зарегистрирована она может быть хоть на троюродного дедушку, хоть на соседа. Стремление разводящихся спрятать или быстро переписать собственность на других лиц по-человечески можно понять. Однако суд может весьма отрицательно отнестись к подобным попыткам. «Если будет доказано, что один из супругов скрыл имущество или использовал его не в интересах семьи, помимо воли другого супруга, то, если речь идет о недвижимости, сделка может быть признана недействительной, — говорит Эдуард Панков. — Правда, если речь идет о сделках, не требующих специальной регистрации, то нужно доказать, что другая сторона знала о несогласии первой на продажу или дарение (отчуждение) данного имущества. А это уже сложнее».

Зачастую попытки российских судей разобраться, кто из не желающих вести совместную жизнь и чем именно владеет, наталкиваются на вполне прогнозируемые трудности. «Специфика нашей страны, — говорит Александр Добровинский, — состоит в том, что бОльшая часть активов находится в офшорных компаниях. А наши судьи довольно тяжело воспринимают такое определение, как «экономический бенефициар».

Правда, в безвыходном положении здесь оказываются не только судьи, но и адвокаты. «Доказать, что то или иное лицо является бенефициаром офшорной компании, зарегистрированной на Кипре, Багамских островах и так далее, очень сложно, — поясняет Эдуард Панков. — Между офшорными зонами и Россией нет международных договоров, которые обязывали бы предоставлять соответствующую информацию российскому суду. А как в таком случае суд будет выносить решение? В итоге он исходит из тех сведений и доказательств, которые имеются».

Теперь, правда, еще вчера тихие и надежные экономические гавани оказались под прицелом не только правительств экономически наиболее сильных государств, но и международных организаций. Власти офшорных зон были принуждены вступить в диалог, например, с налоговыми службами ОЭСР. Специалисты по управлению капиталами уверены: офшоры стремительно теряют былую привлекательность для предпринимателей, а потому будущее теперь за трастами.